«Срывает уроки, посылает матом, а мы не имеем права ответить». Учителя — анонимно и честно об инклюзии

Дети с очевидными сложностями в развитии и поведении приходят в обычную школу, их родители настаивают на том, что они должны учиться “как все”, а все проблемы ложатся на учителей.

Недавно в московской школе №113 восьмиклассник нанес учителю травмы, эта история приобрела широкую огласку. Однако с ребенком, который не дает вести уроки, проявляет агрессию, не контролирует поведение и эмоции, не умеет общаться с одноклассниками, сталкивается в своей практике каждый учитель. 

Даже если он не агрессивен, но имеет особенности развития, не обслуживает себя сам, не может сконцентрироваться, учится в своем темпе — эти трудности должна разрешать школа. 

Как справляются с этим учителя и что они думают об организации инклюзивного образования в России.

МЫ НЕ ДОЛЖНЫ СПУСКАТЬ ОСОБЫМ ДЕТЯМ ХАМСТВО

Учитель биологии и географии, Москва

У меня в классе была девочка со средней умственной отсталостью и ДЦП. Я сразу сказала, что ей нужен индивидуальный учитель, который сидел бы с ней в пятом классе и хотя бы научил ее самостоятельно писать и считать. Мне сказали: «Вы что, обалдели?» С Викой на всех уроках сидела мама. Она брала ее руку в свою и писала. Дома очень пунктуально выполнялись все домашние задания. Сейчас Вика в девятом классе, ей надо сдавать ОГЭ. Она ничему не научилась ни по одному предмету.

Я уверена, что для таких детей необходима индивидуальная адаптированная программа. Они должны проходить совершенно другие темы, в другом темпе. Под такого ребенка нужно перестраивать работу школы. Учителя должны объяснять, что да, это ребенок, требующий определенной поддержки, помощи, внимания. С ребенком будет заниматься группа специалистов, он не будет предоставлен сам себе и учителю, у которого кроме него в классе 30 человек. Тогда это и будет инклюзия.

Нужны логопеды, дефектологи, психологи. Только где их набрать? Ради одного, двух или трех человек – это нереально. А если в школе станет много таких детей, то станет непонятно, где у нас норма, а где не норма.

Нормотипичные дети посмотрят на своих сверстников, которые дерутся, ругаются матом, и скажут: «Почему им можно, а нам нельзя? Мы, может, тоже особенные».

Проблема инклюзии повсюду очень глубокая. Нельзя однозначно взять и сказать: «Это плохо» или «Это хорошо». Сколько я слушаю людей, которые ездили в Европу, в Израиль, в Америку – везде инклюзия упирается в одни и те же нерешенные вопросы.

И все же другого пути нет. Мы сплошь и рядом встречаемся с такими людьми на улицах, в общественных местах. Не дай Бог, дома такая ситуация, ведь у любого может родиться ребенок с нарушениями. Поэтому мы должны понимать, как работать, как себя вести себя с «особенными» – вот в чем смысл инклюзии. А не в том, что нам просто посадили этих детей в класс и мы не знаем, что делать с ними, а они – что делать с нами. Гуманность – это не вседозволенность. Мы не должны спускать «особенным» детям хамство. Если ребенок распущен, не знает, как себя вести, значит, ему тоже нужно выстроить эти рамки поведения. Иначе он никогда не сможет социализироваться.

Раньше у нас были специальные школы, в которых собирали таких детей. Я считаю, что это неправильно, потому что там они видят только друг друга и не готовы потом к нормальной жизни. Была идею Вику отдать в интернат для детей с ДЦП. Вика с мамой поехали в этот интернат. И Вика, как только увидела всю эту массу детей ДЦП-шников, сказала: «Я с этими инвалидами учиться не буду». Понимаете? Себя инвалидом она не считает. И это, по-моему, глубочайший плюс нашего образования. Когда ее начинаешь спрашивать: «Вика, кем ты хочешь стать?», она говорит: «Дизайнером или флористом. Буду составлять букеты, сидя. Ходить-то я не могу». То есть она себя воспринимает как нормального человека с особенностями. Вот это тот результат, который ей дала инклюзия.

МАМА ПРИШЛА С ТРЕБОВАНИЕМ: «ПОСАДИТЕ МОЕГО РЕБЕНКА СО ВСЕМИ»

Учитель русского языка и литературы, Москва

Я работаю в школе с 1976 года. Пять лет была старшей вожатой, а потом мне дали класс как учителю: «Берите 5 “Б”, там всего 23 человека». Так вот, среди этих 23 человек 5 человек состояли на учете в психоневрологическом диспансере. Там были серьезные нарушения. Одного из детей мы снимали с подоконника пятого этажа. Май, все окна открыты. Прибегает учитель рисования: «Слава стоит на подоконнике, сейчас бросится!». Я кинулась в тот кабинет без всякой уверенности, что получится его отговорить. Вошла, взяла себя в руки и говорю таким строгим, будничным тоном: «Слава, слезай оттуда немедленно!». И это сработало. Что мы все испытали, я вам передать не могу! Вся ответственность ведь на учителе. Слава слез, нам повезло. Но ни понимания того, что нам нужно делать в этой ситуации, ни каких-то специальных знаний у нас не было. Его нет у учителей и сейчас.

А еще однажды, давным-давно, у меня второклассник залез на шкаф и не хотел слезать. Никто не мог с ним справиться. Вызвали маму и сказали: «Знаете, подержите-ка вы ребенка дома». Тогда родители были запуганы, построены. Нет, я не за то, чтобы возвращать прежнюю систему. Понятно, что папы и мамы должны работать, а ребенок должен как-то входить в социум. 

Но что происходит сейчас? Если у ребенка есть хотя бы намек на сохранный интеллект, его отправляют в обычную школу. Мне кажется, что нужно дифференцировать каждый случай. При задержке психического развития, конечно, полезнее общая школа, потому что ребенок находится среди сверстников и вместе с ними, в своем темпе потихонечку двигается вперед. Ребенку с церебральным параличом и сохранным интеллектом тем более показана общеобразовательная школа. Но в них обычно нет ни лифтов, ни подъемников. 

У меня была девочка с ДЦП, которая пришла в начальной школе. В здании, где началка, лифт был, а там, куда дети перешли после 5 класса, не было. Но директор школы быстренько организовал старшеклассников, и мои мальчики помогали ей передвигаться.

В третьей школе, где я проработала 10 лет, был ребенок не только с ДЦП, но и с особенностями интеллектуального развития. В 6 классе элементарно девочка не умела пользоваться туалетом. Весь класс, девчонки, занимались тем, что помогали ей в туалете. 2004 год, как раз объявили эту инклюзию так называемую, и мама пришла с требованием: «Посадите моего ребенка со всеми». Ей очень хотелось, чтобы дочка развивалась, и ее можно понять. Но она не оценивает адекватно возможности своего ребенка, а самое главное, забывает о том, что есть другие дети, которые тоже имеют право получить образование.

Психолого-медико-педагогические комиссии, которые должны оценивать развитие ребенка и его физическое состояние, очень формально подходят к вопросу о том, может ли он обучаться вместе со всеми на общих условиях.

Сказано взять курс на инклюзию – и всех отправляют в общую школу. Что там с ними будет, уже никого не волнует. А мы же не можем ребенка без согласия родителей отправить на коррекционное обучение. У учителей и у администрации руки связаны. 

Что касается истории со школой, где ученик побил учительницу. Она поступила так, как поступать нельзя, но у нее могли просто сдать нервы. С другой стороны, если ученик так агрессивен, то, возможно, этого ребенка просто достало отношение окружающих. В таком случае виноват учитель, в том числе. Но каждая ситуация уникальна, так же, как и каждый ребенок уникален, и нужно с каждым случаем разбираться отдельно.

Ну, вот попал ко мне сложный ученик – что бы я делала? Поговорила бы с родителями. Если они скажут, что я сама виновата, не умею воспитывать, скучно преподаю, то я сослалась бы на опыт других учителей, что у них те же самые проблемы, поэтому, наверное, дело не только в нас. Беда еще и в том, что у детей, начиная с пятого класса, очень высокая нагрузка, и никакие уроки физкультуры при этом не спасают. 

Очень часто бывает, что достаточно составить ребенку индивидуальное расписание. Например, ребенок два урока выдерживает в классе, третий урок работает с тьютором по заданию учителя, а дальше снова какое-то время работает в команде. Но кто будет индивидуально ему адаптировать программу? Конечно, на словах-то мы имеем право и на тьюторов, и на дефектологов. Только «иметь право» и «получить финансирование» – это два разных понятия. Право есть, а денег нет. Школы вынуждены писать липовые финансовые отчеты, показывать высокую зарплату учителей. А за сколько ставок эта зарплата? В последние 10 лет идет политика самофинансирования школ… Вы меня извините, образование всегда было затратной отраслью, оно никогда не было самоокупаемой. От хорошего образования мы можем получить отдачу через десятки лет.

ЗАЧЕМ ПЛАТИТЬ ТЬЮТЕРУ, ЕСЛИ МОЖНО НЕ ПЛАТИТЬ НИКОМУ

Завуч по воспитательной работе, Московская область

Сейчас закон об образовании устроен так, что родители имеют полное право отказаться от ПМПК, даже если у ребенка серьезные проблемы с обучением или поведением. И вот такой школьник с явными проблемами разного плана будет сидеть в начальных классах, и, может быть, даже оставаться на второй год, но все-таки худо-бедно перейдет в пятый класс. Родители тем временем могут до последнего отказываться от прохождения комиссии, отрицая, что у ребенка есть диагноз. Они боятся, что их ребенок останется с клеймом «слабоумного» на всю оставшуюся жизнь и будет выброшен из жизни.

Мое мнение, что на самом деле настоящая адаптация детей к жизни может происходить именно в специализированном учебном заведении. В школе 7-8 вида детей, как ни странно, всегда умели адаптировать к жизни. Они могли найти работу после школы – обучались швейному делу, делали мебель, работали где-то на кассе. Нынешняя «инклюзия» не готовит проблемных детей к жизни.Р

аньше детей отправляли на ПМПК либо из детского сада, либо ребенок мог какое-то время поучиться в школе коррекционного вида и прийти к нам уже в 5 класс. Но он приходил к нам уже скорректированный — специалистам удавалось выправить его проблемы. 

Сейчас на учителя начальной школы или на учителя-предметника хотят навесить все. Он понимает, что у него 30-32 человека в классе и главная его задача — дать знания в рамках образовательной программы. А если у него в классе, например, два-три проблемных ребенка, он должен бросить всех остальных нормотипичных детей и заниматься только сложными. Хотя, согласно закону об образовании, к проблемным детям должен быть приставлен специалист, тьютор. Человек, специально обученный работе с такими детьми.Что происходит на самом деле? Учителей отправляют на тьюторские курсы, после которых они возвращаются в свой переполненный класс и в одиночку обучают и нормотипичных, и сложных детей. А что, зачем платить отдельному специалисту, тьютору, если можно «обучить» учителя-предметника и не платить никому? Тем самым как бы решается проблема сопровождения сложных детей, но на деле это профанация. Мы сейчас имеем возможность в штат нанять психолога. Но он один, а учеников в нашей школе около тысячи! О сопровождении и тьюторстве речь может идти только при достаточном финансировании. Но ведь везде повсеместно идет оптимизация…

У учителя вообще нет никаких инструментов защиты. Даже если ребенок срывает уроки или посылает учителя матом, учитель не имеет права ничего ответить. Самое безопасное поведение – твердить ровным, спокойным голосом: «Сядь, успокойся, возьми листок, пиши, вот тебе задание». Учитель должен всегда себе говорить одно и то же: «Перед тобой ребенок, перед тобой ребенок».

Источник: pravmir.ru