К вопросу о функциональной организации лобно-височной нейрональной системы мозга в условиях порождения элементов речи

М. В. Киреев, Н. А. Слюсарь, А. Д. Коротков, Т. В. Черниговская, С. В. Медведев

Институт мозга человека им. Н. П. Бехтеревой РАН;

Санкт-Петербургский государственный университет;

Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Развитие представлений о базовых принципах функциональной организации мозга невозможно без исследований мозговых основ речевой функции, которая является одним из ключевых видов высшей нервной деятельности человека. Поэтому изучение мозгового обеспечения восприятия и порождения речи является одной из важных, традиционных и наиболее интенсивно развивающихся областей современной нейро- и психофизиологии. 

Благодаря бурному техническому развитию методов исследования мозга (особенно за последние два десятилетия), достигнут существенный прогресс в представлениях о функциональной специализации различных областей мозга в обеспечении речи. Однако понимание механизмов взаимодействия этих областей в рамках мозговых нейрональных систем, обеспечивающих речевую функцию, существенно скромнее.

Одной из нерешенных фундаментальных проблем в этой области является вопрос о мозговой основе ментального лексикона — базового компонента языка, отвечающего за хранение, порождение и восприятие слов. Один из самых обсуждаемых вопросов этого направления связан с морфологическими характеристиками словоформ. 

Большинство форм слов в языках мира имеет окончания, приставки, суффиксы, многие формы одного слова отличаются по целому ряду параметров (за счет чередований гласных и согласных звуков, передвижения ударения, выпадения звуков и пр.), так что возникает вопрос о том, какие формы хранятся целиком, а какие генерируются из составных частей при порождении и подвергаются анализу при восприятии. 

Возможно ли сочетание этих стратегий, на что опирается вторая — исключительно на аналогию с другими формами или же на более абстрактные правила? Насколько это зависит от различных свойств формы (от ее регулярности, частотности, морфологической сложности, продуктивности и частотности того словоизменительного класса, к которому она относится, и др.)? Как структурирован массив форм слова? Все эти вопросы пока остаются дискуссионными, равно как и проблема того, какие мозговые системы (и как именно) вовлекаются в обеспечение упомянутых выше процессов.

При изучении мозгового обеспечения ментального лексикона активные дискуссии ведутся вокруг того, можно ли разделить словоформы на те, которые образуются по правилу (регулярные), и те, которые хранятся в памяти целиком (нерегулярные). 

Предыдущие нейровизуализационные исследования, посвященные решению этой проблемы, проводились на материале глагольных форм английского и немецкого языков, в которых разделение глаголов на регулярные и нерегулярные совершенно очевидно. 

Подавляющее большинство глаголов образует формы по одному правилу, а так называемые неправильные глаголы немногочисленны и разрознены: их можно объединить лишь в очень небольшие низкочастотные группы, и используемые в этих группах формообразовательные модели непродуктивны (не используются при образовании форм от новых слов, которыми постоянно пополняется любой язык). 

В русском языке наблюдается совершенно иная ситуация: у глаголов представлено более двадцати формообразовательных моделей, отличающихся с точки зрения частотности (от очень высокочастотных до крайне низкочастотных), причем целых четыре модели являются продуктивными, а одну можно считать дефолтной на основании проведенных ранее поведенческих экспериментов (носители языка используют ее в ситуации неуверенности, применяя, например, к разнообразным квазиглаголам (Gor and Chernigovskaya 2003; Goret [al.], 2013)). 

Это позволяет совершенно по-новому подойти к проблеме регулярности, исследовав вопросы, которые невозможно поставить на материале английского или немецкого языка.